Константин Никитович Гурьянов родился 22 июля 1940 года в подмосковном городке Щелково. В восемь лет впервые возникла тяга к рисованию. Петр Филиппович Горидченко – учитель рисования и черчения, кроме школьной программы вел кружок изобразительного искусства в районном Доме Пионеров, где Константин с друзьями проводили все свободное время, занимались резьбой по камню - в окрестностях станицы было много природного камня – «ангидрида» белого и серого цвета легко поддающегося обработке даже простым ножом. Из этого камня студийцы вырезали фигурки зверей, а впоследствии делали целые композиции на темы русских сказок. Эти работы потом экспонировались на выставках детского творчества в городе Краснодаре.

     После окончания школы Константин Гурьянов был призван в ряды Советской Армии (1959-1962 гг.), где последние два года служил при войсковом клубе в качестве художника-оформителя. После демобилизации в 1963 году Гурьянов поступил в Ростовской художественное училище им. М.Б. Грекова. С этой поры началась сознательная жизнь, впереди была цель – учеба. «Я впитывал знания» - скажет потом художник, - «был азарт, интерес, соревновательность. Над училищем витал «дух познания». Наши преподаватели: Тимофей Теряев, Герман Михайлов, Клавдия Баланова, Иван Резниченко, Юрий Лельков – люди высокого профессионализма и бездонного кладезя знаний».

     Константин Гурьянов сам выбрал себе учителя – Тимофея Федоровича Теряева – мастера весьма строгого, немногословного в точных и порою резко высказанных наставлениях и непреклонного в своих творческих принципах. 38 лет до последнего года жизни Теряева Константин Гурьянов не прерывал своих творческих и дружеских отношений с Тимофеем Федоровичем, который для него был и оставался учителем с неиссякаемой могучей энергией духа присущего несомненно мастерам выдающимся. К.Н. Гурьянов был из тех студентов – будущих художников, кто стремился вникнуть и постичь то самое ценное, что может дать учитель такого масштаба как Т.Ф. Теряев в понимании законов, роли и силы цвета и тона, пластического ритма в живописи.

     После окончания училища с 1967 года Константин Гурьянов принимал участие в ежегодных выставках организуемых коллективом донских художников, представляя на суд зрителя портреты, пейзажи, натюрморты, в которых воплощается его мироощущение, взгляды на задачи, которые ему диктует жизнь, время, искусство. В нем он ищет свою личностную позицию и интонацию в понимании взаимоотношения человека с миром природы, вещей и сложных обстоятельств, в которых они находятся и сосуществуют.

   При первом знакомстве с живописью Константина Гурьянова испытываешь чувство неожиданного откровения, какой- то особенной новизны и пластической индивидуальности, в, казалось бы, привычном чередовании всего ранее виденного в жизненном пространстве каждого из нас. И удивление, каким это умением и образом художнику удается снять тусклую оболочку с вещей, предметов и других сюжетных мотивов, давно устоявшихся в изобразительном искусстве и всем нам привычных. Подобное живописное мирочувствие — видеть чистоту гармонического начала и ритмического лада в окружающем нас материальном многообразии — безусловно дано далеко не каждому, берущему в руки кисть, и достигается многолетним воспитанием чувств человека, наделенного к тому же от природы тонким художническим, если хотите живописным слухом. 
     А родился Константин в предвоенном 1940 году в подмосковном городке Щелково и испытал все то, что выпало на долю его таких же одногодков, неизбалованных жизненными благами, так как мать его была обычным бухгалтером, правда, профессия отца звучала несколько романтично — «мастер леса», но и это не приносило в дом особого достатка. Впервые Константин взялся за карандаш уже в послевоенное время, когда их семья в 1947 году переехала на Северный Кавказ и стала обживаться под Майкопом в станице Тульской. Может поэтические легенды о величии Кавказа, некогда прочитанные или услышанные из недр отечественной литературной классики, разбудили ещё в юном Константине желание сделать что-либо рукотворное, собственное, может, сработал заждавшийся зов природы? Во всяком случае, в 8 лет Константин Гурьянов стал испытывать непреодолимую тягу к творчеству. К этому очень поощрительно отнесся его первый учитель рисования и руководитель кружка ИЗО в местном доме пионеров Петр Филиппович Горидченко, где, со слов Константина, он с друзьями, такими же желающими познать ремесло художника, пропадал «денно и нощно». Это желание было столь велико, что рисовали даже при свете керосиновых ламп. Эта влюбленность в будущую профессию и упорство в постижении её необыкновенных особенностей и загадочных тайн дадут о себе знать и в дальнейшей жизненной судьбе Константина Гурьянова. 
     После окончания школы наступили годы службы в армии (1959-1962 гг.), где Константину уже доверяли работу, связанную с художественным оформлением военного городка и, следовательно он не оставлял кисти и краски, что для него в ту пору было очень важно. В 1963 году, после демобилизации, Гурьянов стоял на пороге осуществления главной мечты жизни — он был принят в известное в России своими богатыми и высоко чтимыми традициями в мире отечественного искусства — Ростовское художественное училище имени М.Б. Грекова. «Вот с этой поры началась практически моя сознательная жизнь», — скажет впоследствии Константин, — «над училищем витал дух познания. А какие были преподаватели: Тимофей Теряев, Герман Михайлов, Клавдия Баланова, Иван Резниченко, Юрий Лельков — люди высокого профессионализма и бездонного кладезя знаний » - это, безусловно, так и было. Названные Константином Гурьяновым имена донских художников сочетали в себе качества высококлассных мастеров живописи, графики, скульптуры и, в тоже время, обладали умением разглядеть в юном человеке нечто данное от бога, сугубо индивидуальное и найти приемлемые меры и приемы совершенствования его профессиональных возможностей. 
     Константин сам выбрал себе учителя — Тимофея Федоровича Теряева — мастера весьма строгого, немногословного в точных и порою резко высказанных наставлениях и непреклонного в своих творческих принципах. 38 лет, до последнего года жизни Теряева, Константин Гурьянов не прерывал своих творческих и дружеских отношений с Тимофеем Фёдоровичем. Для него он был и оставался учителем с неиссякаемой могучей энергией духа присущего, несомненно, творцам выдающимся. К.Н. Гурьянов был из тех студентов — будущих художников, кто стремился вникнуть и постичь то самое ценное, что может дать учитель такого масштаба как Т.Ф. Теряев, в понимании законов, роли и силы внутреннего эмоционального напряжения, цветового ритма и тонального соотношения в общем колористическом построении холста. Но в тоже время Гурьянов, безусловно, задумывался о том, чтобы в его живописи не было внешнего подражания и заимствования метода Мастера. Он уделял много времени, как в учебном процессе, так и вне его, поиску собственной живописной концепции, созвучной личностному восприятию эстетического и духовного начала в жизни предмета или модели во временном и пространственном измерении. Живописный тон голоса молодого художника, ставшего на самостоятельный путь творчества, при всей пластической цельности и цветонасыщенности его работ, звучал более мягко и приглушенно рядом со сверхсмелой лаконичностью и органной мощностью цветового ритма в искусстве его учителя. Из ранних сохранившихся работ Гурьянова, после окончания художественного училища, весьма характерным для понимания творческой позиции начинающего свой путь в искусстве, весьма показательным, может, на наш взгляд, служить написанный в 1968 году портрет «Леночка Удовикова». В нем нет следов ученической беспомощности, но немало для совсем ещё молодого художника очевидных достоинств, как-то: умение обобщать и строить образ не на привычном академическом рисунке, а на пластическом сопряжении живописных линий и обобщенных цветовых масс — умеренно активного красного костюма изображенной со светло-охристым фоном. Но все эти технические приёмы, ни в коей мере не заглушили импульсы душевного настроя совсем юной модели, по всей вероятности, позирующей впервые в жизни. К работе в жанре портрета Константин Гурьянов обращался не так часто, как скажем, он любил писать пейзажи и особенно натюрморты, но сохранившиеся, созданные художником, три портрета восьмидесятых годов очень разные по своим образно-пластическим решениям — говорят о широких возможностях Константина Гурьянова как портретиста-психолога и колориста. Константин прекрасно чувствовал не так часто встречаемый в среде донских художников такой не простой материал, как пастель. Выполненный в этой технике портрет «Читающая» (1982), очень цельно собранный в коричневато-охристой гамме, где ритмика пастельного штриха свободно и мягко моделирующая голову и торс глубоко погруженной в чтение женщины нигде не воспринимается как формальное дополнение или украшение самого образа. Этому образу присущ тонкий нюанс внутреннего психологического равновесия. Совсем другое эмоциональное воздействие на зрителя производит «Лена». Работа, так же из ранее созданных в технике пастельной живописи, но более наполненная живым и ярким ощущением жизни исходящим от образа молодой красивой девушки, во что-то напряженно устремившей свой взгляд. В цветовом строе этого портрета, в характере беспокойного пастельного штриха то золотистого, то хрупкого прозрачно синего, есть ощущение некоторой недосказанности и скрытого волнения, что придает портрету особую притягательность. В «Девушке в испанском наряде» написанном маслом в 1986 году мы видим на мгновение застывшую в своем сдерживаемом темпераменте, женщину — символ, написанную с большой конкретностью, можно сказать, с некоторой долей монументализации ее внешнего облика. Испанка с веером, по сравнению с предыдущими портретами, несет в себе стилевые черты и понимание значения линии, цвета, объема, которые будут характерны для творчества Константина Гурьянова в его дальнейшем поиске своей авторской позиции и точки опоры в искусстве. В работах художника пейзажного жанра конца 80-х, 90-х годов прошлого века и в первом десятилетии сегодняшнего XXI столетия состоится как бы возвращение Гурьянова к памятным для него мотивам природы Северного Кавказа: «Долина реки Белой. Адыгея», «Река Белая у станицы Тульской», «Адыгея. Вид на Лагонаки», «На реке. Адыгея». На холсты легли, словно только что умытые дождем и наполненные прозрачным дыханием свежего воздуха, горные долины и реки, в написании которых есть некоторая панорамность, идущая от верхней точки восприятия мотива природы увиденного как бы издали. В образах этих композиций есть ощущение радости встречи и печали, прощания с краем сыгравшим, пожалуй, роль одной из тропинок в будущее искусство художника Константина Гурьянова. Но вот в те, же десятилетия в его пейзажном творчестве рождаются совсем другие образы и новые эмоциональные ощущения и сопереживания в восприятии настроения природы. В них нет прежней масштабной удаленности человека, любующегося картинами безмятежной ландшафтной жизни, как бы, со стороны. Тема донской земли рождалась в искусстве художника, стоящего к ней вплотную и испытавшего на себе все множественные ее проявления, как живой материи, постоянно меняющей ритм своего дыхания. Этого нельзя не увидеть в драматично напряженном, бунтующем небе и холодной серой глади воды в холсте «Низовка на Дону», в цветовых контрастах и динамично ритмическом противопоставлении сил стихии в композициях «Перед грозой», «Над заливом». Константин Гурьянов очень чутко прислушивается ко всему широкому диапазону цветовых, тональных и музыкальных мелодий, формирующих колористический образ природы края, с которой он постоянно соприкасается. Это можно уловить в сдержанно охристой, построенной на сближенных цветовых отношениях гамме пейзажа «На Дону вечереет». Или в изысканно изящной по своей пластической моделировке и передачи состояния покоя в природе картине «Мержаново. Бугры». В пейзажах Гурьянова донского цикла нет склонности к поиску лирического начала в природном мотиве, они в большей степени несут в себе явную или скрытую экспрессию, присущую материальному миру, находящемуся в своем постоянном движении и эволюционном обновлении, что иллюстрируют такие работы, как «Лодки у залива» (1993г.) и «Таганрогский залив. К осени» (2005 г.). 
     Жанр живописного натюрморта особо любим и интересен Константину Гурьянову своими возможностями в передаче градации человеческих чувств, мыслей, ассоциаций. Человек имеет власть над вещью и в тоже время предметы, с которыми он находится в постоянном или временном контакте жизненного общения, наделены магией эмоционального, психологического и эстетического воздействия на самого человека. Эта взаимосвязь в искусстве талантливого живописца всегда дает зрителю возможность прочувствовать интригующие тайны жанра, традиционно называемого «миром мертвой натуры». Именно с ним, как нам представляется, у Константина Гурьянова связаны наиболее ощутимые достижения в живописи, в глубоком и удивительно взвешенном понимании законов и задач цвета и тона при формировании образа в произведении. Один из сохранившихся, написанных в годы раннего периода творчества натюрморт «Виноград и яблоко» (1973г.), в высокой степени осязаемости передающий материальные и фактурные качества изображаемых предметов по сравнению с работами того же жанра, созданными художником в 90-е и двухтысячные годы, достаточно красноречиво характеризует качественную эволюцию Гурьянова-живописца. В них материальность уже не самоцель, а один из факторов в общем комплексе выразительных средств, помогающих автору прочувствовать символическую значимость и скрытый внутренний сюжет — механизм эстетического воздействия на человека. Это, прежде всего, относится к таким работам художника как «Натюрморт с голубой тканью», «Хлеб и чеснок», «Фрукты на темном», «Камни Танаиса». В них привлекает не внешняя «сделанность», а поиски синтеза высоких традиций, на которые Константину Гурьянову еще в период учебы, что называется «раскрыл глаза» Тимофей Федорович Теряев, имея в виду великих мастеров живописи: Тициана, Рембрандта, Сезанна, Матисса, но требуя при этом собственного понимания точной формы и характера модели. 
     Константин Гурьянов всегда и по ныне следовал и следует урокам — заветам Мастера и ему есть, что сказать зрителю в двадцать первом веке — эпохе, в которой его искусство современно и востребовано, ибо его духовные и нравственные ориентиры — критерии подлинной творческой личности не девальвируются во времени. 

(Валерий Рязанов искусствовед, Заслуженный работник культуры Российской Федерации)